Центр современной практической философии

Стереотип «не свободы» у современной российской молодёжи: социально-философский анализ

Социальный факт: большинство российских студентов не свободны

 

Надежды российских реформаторов на то, что новые поколения россиян будут иметь иное, не тоталитарное, демократическое, свободное сознание пока не подтверждаются ни общественной практикой, ни социологическими опросами.

Так, по результатам социологических опросов студентов Пензенского государственного университета, проводившихся с 2011 по 2014 годы, в котором приняло участие около 1000 человек, от 75 до 100 % (в разных группах) считают себя не свободными людьми. И это поколение, рождённое после 1993 года, в новой России. Важно учитывать, что молодые россияне вполне осмысленно считают себя несвободными людьми, и  приводят следующие аргументы:

• мы экономически зависим от своих родителей:
• мы должны учиться;
• мы должны выполнять нормы морали и права, чтобы жить в обществе;
• мы зависим от тех правил и норм, которые предписывают нам родители.

В итоге, мы не свободны, так как от многого зависим и не можем делать то, что нам хотелось бы.

Это типичные объяснения причин своей не свободы указывают на характерный русский стереотип в понимании «свободы». «Свобода» мыслится как полная (абсолютная) независимость ни от кого и ни от чего.

Идея такой абсолютной независимости, по сути, является фантастической, т.е. идеей-фикс; она является своего рода протестом человека против всякого сдерживания его желаний, его воли.  Обычно она созревает в условиях рабства, деспотизма, жёсткого подавления внешней и внутренней свободы человека, когда хочется вырваться из «рабских цепей» и остаться одному. Такой «школой рабства» для меня, например, была служба в Советской Армии. Я помню, с какой радостью уезжал оттуда, почти, как освободился из тюремного заключения.

Итак, идея свободы как абсолютной независимости  предполагает противопоставление личного Я человека всем другим волящим субъектам и всем обстоятельствам, которые могут оказать какое-либо принудительное воздействие на волю человека. Вероятно, что такая абсолютная непринуждённость корениться в детском сознании, которое  ещё не связано  знанием норм, ответственности и чувством вины за их нарушение. Но как только человек вступает в  социальное общение и включается в систему взаимодействий, его детский эгоцентризм начинает разрушаться, и либо превращается в прекрасную мечту о безответственной вседозволенности и отсутствии любых обязанностей, которая остаётся желанной мечтой  для несвободного бытия человека, либо под влиянием рассудка существенно преобразуется в практическое понятие свободы, основанной на сосуществовании разумных, деятельных существ в одном жизненном пространстве.

Нас будет интересовать именно первая альтернатива, когда человек сознаёт своё несвободное состояние и при этом мечтает о безответственной вседозволенности, о полном самоволии. Её осмысление является важной задачей современной практической философии.

Я утверждаю, что воспроизводство идеи абсолютной свободы в массовом сознании современных россиян (в том числе новых поколений) является следствием сохранения базовой структуры социально-политических и экономических отношений российского социума или Матрицы русского традиционного сознания[1].

 

Русская Матрица и «не свобода»

 

«Матрицу традиционного сознания» часто отождествляют с  «культурным кодом», «культурным ядром», «национальным характером», «национальным менталитетом», которые определяют специфику народного сознания и поведения. Большинство учёных сосредотачивают своё внимание на содержательных аспектах традиционного сознания, на социокультурной специфике народного менталитета, того или иного национального характера, тем самым подчёркивая своеобразие и уникальность каждого этноса и народа.

Для нашего исследования важно то, что характерно для всех традиционных культур, т.е. их общая структура сознания. Эта структура традиционного сознания выражает родо-мифологический тип мышления, сложившийся  у разных народов за длительный период их доиндустриального развития и сохраняющий своё влияние в последующие эпохи. Как отмечает отечественный историк культуры С. Гавров, «культура любого этноса содержит черты, общие для всех народов, всего человечества, так называемые «антропологические универсалии», в которых выражаются общечеловеческие ценности и уникальные, этноспецифические культурные черты»[2].

Для мифологического мышления характерно вертикальное  структурирование мира, при котором задаётся принципиальная оппозиция «верха» и «низа», «неба» и земли», противоположность «мужского» и «женского»  и др.  При этом структурирование «вертикали» происходит по трём основным уровням: высший, срединный и низший.

Первый уровень обычно называется «небесным» или религиозно-метафизическим.

Второй уровень  можно назвать «властно-распорядительным», он является посредником между небом и людьми.

Третий уровень мы называем «социально-родовым».

См. схему:

1. «Религиозно-метафизический»    уровень;    2. «Властно-распорядительный»   уровень;   3.    «Социально-родовой» уровень.

Такой взгляд на мир основан на религиозной идее  абсолютного господства «Неба» над «землёй» и людьми, и включает в себя посредническую роль земной Власти в отношениях между ними. Эта посредническая роль обычно сакрализуется и связывается с деятельностью земных правителей − фараона, царя, императора, вождя и др.

Таким образом,  связующим началом между этими 3 уровнями будет так называемая «властная», «отеческая вертикаль» или вертикаль принуждения, идущая от высшей власти Неба (отца небесного) к конкретному земному правителю (хозяину своей земли) и затем к подвластному народу, отцам рода. Именно она обеспечивает иерархию подчинения в традиционном обществе.

В начале своих исследований я считал, что  эта властная вертикаль является единственным и главным стержнем традиционного мировоззрения. Но в ходе дальнейшего изучения традиционного сознания, пришёл к выводу, что есть ещё одна связующая вертикаль, которая выполняет амортизирующую и предохраняющую функцию. Я назвал её «материнской вертикалью» или вертикалью любви. Она защищает властную вертикаль от опасных потрясений в виде неверия в богов, в святость правителя или неуважения к отечеству, а также она предохраняет всю систему традиционных отношений от любых произвольных изменений. Не случайно, что именно женщины являются строгими хранителями народных обычаев и ритуалов, и воспроизводят их через воспитание новых поколений.

 

«материнская» 2. «отеческая»

 

Устойчивость Матрицы традиционного сознания во многом обеспечивается за счёт взаимодополнительности этих двух вертикалей любви и принуждения и их разнонаправленности. «Материнская вертикаль» направлена снизу-вверх: это возвышающее и спасающее чувство начинается от любви родной матери и завершается в заботе божьей матери. «Отеческая»  (властная) вертикаль как вертикаль принуждения направлена сверху-вниз и должна оправдать необходимость подчинения членов общества, сложившейся системе Власти.

Так, например, в русском традиционном сознании она проявляется в трёх основных образах:

На высшем уровне – Богоматерь;

На срединном −   Мать-земля (Родина — Мать)

На родовом  − родная мать

Так мы начали выстраивать русскую Матрицу традиционного сознания, достроим Матрицу. Для этого введём основные понятия властной или отеческой вертикали:

− Бог-Отец,

− Царь-батюшка

− родной Отец.

 

См. общая схема русской Матрицы традиционного сознания

 

Богородица                                Бог — «Царь всех Царей»     — 1 уровень

 

 

 

Мать-земля                                Русский Царь — наместник Бога на земле

  (Родина)                                         (Отечество)                       — 2 уровень

 

         

Родная мать              ____         Родной отец-кормилец        — 3 уровень

 

Благодаря этой тройной связанности «материнской» и «отеческой» вертикалей создаётся устойчивость и структурная упорядоченность всей социальной системы. Тем самым задаётся общая структура традиционного  космоса.

В этой ментальной структуре традиционного космоса нет никакой личной свободы, понимаемой как равноправие или право на индивидуальную самореализацию. В этой структуре доминирует способность властного, волевого самоутверждения неких высших лиц от имени высших, общих интересов и соответствующее рабское подчинение всех остальных.  При этом «несвободное», а точнее рабское состояние большинства получает религиозно-метафизическое оправдание в русском официальном Православии с помощью стереотипа «мы все рабы божьи». Приверженность к этому религиозно-метафизическому стереотипу нейтрализует любые рациональные доводы против возможности абсолютной свободы как вседозволенности или всемогущества, и еще больше укрепляет сознание своей несвободы.

Такая структура общественных отношений сохраняется до тех пор, пока она выгодна большинству, которое будет заинтересовано в своём несвободном состоянии; при этом  сохраняется личная заинтересованность конкретного индивида в сознании своей несвободы благодаря тому, что снижает (ослабляет) личную ответственность за свои решения и поступки[3]. Так, если я действую несвободно, то и не должен отвечать за все последствия своих деяний. Этот прагматический резон может быть очень весомым в суровых природно-климатических условиях и социальных условиях ограниченной внешней свободы большинства людей[4].

При этом русская мечта о вседозволенности остаётся  для многих наших сограждан именно сокровенной мечтой, которая сдерживается рассудком, страшащимся социальных наказаний за проявленную вседозволенность; но как только рассудок сознаёт отсутствие «пригляда за собой» и возможную безнаказанность, то не упустит шанс реализовать запретные желания, т.е. пожить по-своему, хоть немного, но в «полный кайф».

Итак, теперь я могу дать исходное определение: «несвобода» − это  совокупность зависимостей, которые связывают человеческий произвол, и подчиняют поведение человека нужде или чужим требованиям.

Несвобода будет проявлять себя по-разному на трёх уровнях Матрицы, подчиняя человеческое умонастроение традиционным установкам и стереотипам.

На 1 уровне Матрицы (религиозно-метафизическом) несвобода проявляет себя как  сознание зависимости человеческой жизни от высших (небесных, сверхъестественных) сил. Сознание этой зависимости  предполагает зависимость разума от веры. Разум оказывается «в плену у веры», при этом границы между ними оказываются  ещё не установленными.

На 2 уровне Матрицы (властного принуждения) несвобода выступает в виде  бесправия, принудительного подавления самоволия, самовластия, личной гражданской независимости, т.е. в том числе она предстаёт в качестве неволи.

На 3 уровне (социально-родовом) несвобода выражается в материальной нужде, которая заставляет человека всеми возможными средствами бороться за своё выживание и продолжение своего рода.

Процесс освобождения человека (человечества) можно представить как постепенное продвижение от низшего (3 уровня борьбы за физическое выживание) к среднему уровню (равноправия, гражданской независимости) и затем к высшему уровню моральной автономии, основанной на самозаконодательстве человеческого разума. Это естественный путь развития личности и общества «снизу-вверх»: от животной удовлетворённости к разумному самоопределению жизни.

В ходе этого освобождения сначала достигается материально — экономическая самодостаточность, и связанный с ней материальный достаток, позволяющий думать не только о физическом выживании, но и иметь другие интересы, в том числе и социально-политические.

Эти иные интересы («хотения») для своей реализации требуют правовых возможностей, т.е. предполагают систему взаимных обязательств и ограничений − то самое гражданское законодательство, которое будет гарантировать каждому гражданину реализацию его частных  интересов.

Дальнейший ход освобождения  личности  обычно вполне закономерно приводит к принятию собственной  системы ценностей, основанной на моральной автономии человека. Итогом такого развития личности и общества становится достижение позитивной свободы.

При переходе от политико-правовой несвободы к свободному состоянию неизбежно происходит борьба за власть, за господство, за право жить по-своему. Но для победы в этой борьбе необходимо освободиться от традиционных религиозно-метафизических установок, которые составляют идейно-смысловой каркас традиционного несвободного состояния человека.

К ним относятся следующие:

1) религиозный фатализм, в основе которого лежит идея божественной предопределённости жизни;

2) метафизический догматизм, основанный на идее неизменности всего мирового порядка;

3) религиозно-метафизический фанатизм и идея мессианства

Освободиться от этих установок, возможно прежде всего с помощью светского образования и научного, гуманистического мировоззрения. Преодолеть несвободное состояние на религиозно-метафизическом уровне не просто, так как это уровень «веры», т.е. личных и коллективных убеждений, которые формируются у человека с раннего детства.

Дадим краткий анализ указанного идейно-смыслового каркаса традиционной веры.

1. Вера в предопределённость жизни позволяет человеку традиционного общества  снять с себя ответственность за личный выбор, или предлагает вовсе не выбирать самому, а положиться на некую высшую авторитетную волю (ей передать право выбора) или положиться «на авось». Отказываясь от выбора, человек снимает с себя ответственность за последствия своих поступков, считая их «судьбой» и смиряясь с ними.

Идея предопределённости жизни имеет особое психотерапевтическое значение в трагические периоды жизни, в условиях высокой степени неопределённости и рискованности жизни, например, на войне или в зоне чрезвычайного бедствия. Там обычно говорят: «чему быть, того не миновать», «один раз умирать», «на всё воля свыше» и т.п., тем самым человек смиряется со своим зависимым, несвободным положением и терпеливо ожидает своей участи.

В мирных, безопасных условиях жизни эта идея перестаёт играть такую психотерапевтическую функцию, а потому естественным образом ослабевает в массовом сознании, и уступает первенство идее свободы воли и свободы выбора. Поэтому в современных мирных и безопасных условиях сосуществования большинства людей эта идея нуждается в искусственном «подогревании» с помощью создания чрезвычайных условий, мобилизационных режимов или с помощью развязывания военных действий.

Некоторые традиционные субъекты прямо заинтересованы в такого рода «подогревах» общественных настроений.

1. Метафизический (мировоззренческий) догматизм тесно связан с идеей предопределённости, и обычно выражается в признании абсолютной заданности мира и неизменности его порядка. Из этого следует, что общественная жизнь должна подчиняться неизменным нормам и правилам (т.е. некоему «предустановленному порядку») по аналогии с законами природы. Типичным догматическим принципом будет высказывание: «так было, так есть и так будет».

• Метафизический фанатизм и идея мессианства являются мировоззренческими дополнениями основных традиционных постулатов. Догматизм в мышлении чаще всего ведёт к фанатизму в поведении, так как человек убеждённый в абсолютной правильности своих идей и принципов будет фанатически следовать им в своём поведении, не подвергая свои убеждения критической рефлексии, проверке через сопоставление с убеждениями других людей.

В условиях закрытого традиционного социума такие проверки, сравнения были почти невозможными, поэтому коллективные убеждения долгое время не изменялись. Но с переходом к открытому миру, к интеграции и всеобщей коммуникации такие коллективные убеждения требуют перепроверки, обстоятельной ревизии и переоценки.

Крайней формой фанатического умонастроения является вера в собственное мессианство или высшее предназначение своего народа, сообщества. Это умонастроение может быть очень опасным для нестабильного, переходного общества, и самое интересное, что оно актуализируется именно в периоды такой нестабильности, социальной турбулентности, и может захватывать маргинальные слои общества. Его типичными выражениями являются следующие: «наш народ − богоносец», «наш народ − освободитель человечества», «мы − носители единственно правильной веры и морали», «наша правда − самая правдивая» и т.п.

Идея мессианства опасна тем, что опираясь на непроверяемые, подчас фантастические идеи, она приобретает социально-практическую направленность и начинает быть важным ориентиром  для практической деятельности людей. Например, национал-социалистическое или большевистское мессианство, мессианство исламских или христианских фундаменталистов.

Научно-философское разоблачение мессианства наталкивается на ряд существенных препятствий, и прежде всего, на личную фанатическую убеждённость носителей этой идейной программы, которая будет защищена правом на свободу мысли и вероисповедания, и подкреплена внутренней готовностью этих носителей отдать свои жизни ради своей миссии.

Вместе с тем только всеобщее право может защитить остальных членов общества от распространения тех мессианских идейных программ, которые нарушают гражданские права, свободы и ущемляют интересы других лиц. В демократических обществах мессианство становится обычной причудой для  людей с девиантным поведением, а потому не имеет большого общественного резонанса и влияния. В авторитарных и деспотических обществах мессианство часто используется самими властями для поддержания в массовом сознании иррациональных настроений, для отвлечения  от реальных проблем экономики и политики.

«Всеобщее право» достигается при буржуазно-демократическом устройстве общества и предполагает преодоление несвободы большинства как бесправия. Для обоснованного перехода к этому второму уровню Матрицы нужно ответить на фундаментальный вопрос: почему все взрослые люди должны иметь равные права, т.е. равные  возможности? И мужчины, и женщины, и представители разных социально-экономических сословий, и имеющие разное образование, разные интеллектуальные и физические способности. На каком основании должно утверждаться равноправие, т.е. политическая и правовая свобода всех дееспособных граждан?

Таким основанием может быть понимание равноценности человеческой разумности, которое предполагает признание единства человеческого разума и его общезначимости. Только через это признание можно подойти к равноценности каждой разумной личности.

Первые попытки философов объяснить равноправие через общечеловеческую природу были не очень удачными, так как  под природой в большей степени понималось физико-биологическое существо человека, которое имеет существенные отличия у мужчин и женщин, людей разных возрастов, у представителей разных рас и этносов. Физико-биологическая детерминация во многом подчиняла себе разумность человека, сводя её к рассудочной способности целесообразного, прагматичного поведения. Активные поиски этой общечеловеческой природы начинаются в XVII веке, и только в конце XVIII  столетия в практической философии И.Канта они завершаются морально-правовым обоснованием равноценности каждого разумного лица через присущее ему право человечества. Кант не случайно говорит, что главный вопрос философии «что такое человек?», ибо от решения этого вопроса зависит не только система практической философии, но и вся система управления обществом.

Наглядным примером может служить сталинская Россия, в которой была запрещена генетика как наука о врождённых различиях между людьми, передающихся по наследству. Генетика была замещена политической идеологемой о всеобщем биологическом  равенстве людей, из которого выводилось социально-политическое «равенство» рабочих и крестьян и экономическое уравнивание всех трудящихся.

Эта идеологема строго подчиняла себе всю советскую систему воспитания, образования, экономических отношений и управления  обществом. Как мы знаем из новоевропейской истории, эта идеологема была создана английским политическим философом Джоном Локком в конце 17 столетия для борьбы с феодальными  стереотипами о природном неравенстве людей (сознание новорождённого – это «чистая доска»), и для начальной стадии  становления буржуазно-демократического общества она имела несомненное революционно-освободительное значение. Так как сломать многовековой стереотип можно было только с помощью другого радикального стереотипа. Эпоха Просвещения подхватила его и  сделала лозунгом буржуазных революций 18-19 веков. А так как в  России преодоление феодально-крепостной системы затянулось до Октябрьской революции 1917 года, то локковская идеологема о всеобщем равенстве людей также имела важное освободительное значение для большинства советских людей сталинской эпохи. Идея самой возможности «стать всем, кто был никем» вдохновляла миллионы малообразованных и наивных людей. Но позитивный потенциал этой идеологемы быстро исчерпывается при формировании рыночной экономики и демократического гражданского общества, так как реальная конкуренция и  многообразие человеческих  интересов вступают с ней в непримиримый конфликт.

Преодоление не свободы на 3 уровне Матрицы (социально-родовом) возможно при условии формирования институтов частной собственности. Именно наличие частной собственности является необходимым условием социально-экономической независимости человека, его личной свободы. Частная собственность является источником и гарантом личного достоинства человека и его свободы. Моя собственность, «моё», начиная с моего тела, моего сознания и заканчивая моими вещами, − это неотчуждаемое основание, которое формирует  личностное сознание; это основание  фундирует волю человека поступать так, как он хочет, при этом согласуя свою волю со свободой других людей.

Таким образом, мы можем утверждать, что формирование свободного общества предполагает системную трансформацию всех уровней традиционного сознания, которая наталкивается на мощное сопротивление устоявшихся стереотипов сознания  и  общественных привычек.

 

Между  внешним и внутренним  произволом

 

После социально-философской реконструкции Матрицы русского традиционного сознания,  мы можем вернуться к нашему социологическому  исследованию. Оно показывает, что большинство молодых россиян – 65% (опрошенных студентов ПГУ) боятся произвола, и не столько со стороны других, сколько собственного. Этот страх укоренён в нашей социокультурной традиции властного  господства и повиновения. Так, произвол со стороны других привычно воспринимается как естественный, а собственный произвол кажется недопустимым и катастрофическим (иногда допустимым и только в воображении), так как обычно это связано с частичной потерей рассудка, т.е. с опьянением, сильной страстью, возмущением или эйфорией.

В этих аномальных состояниях человек выплёскивает всё наболевшее, все свои сокровенные желания, чувства, мысли − реализует свою вседозволенность, свой произвол, тем самым пытаясь разрушить те нормы и правила, которые стесняли его свободу. Но так как это разрушение происходит нерассудочно, безответственно, то оно мыслиться как детское баловство, шалость, как возможность «выпустить пар», чтобы затем надолго или на какое-то время погрузиться в оцепенение и рабское повиновение. Эти «детские шалости» могут быть даже прощены властными «родителями» (наставниками) в знак милости и высшего благоволения, и для того, чтобы укрепить у «несмышленых подданных» мысль о недопустимости личного произвола.

Недопустимость, запрещённость личного произвола обычно объясняется тем, что он является губительным для общества и самой личности. «Что, если все будут делать то, что им захочется? Наступит хаос!». Из этого утверждения делается очень важный вывод: люди должны делать то, что им не нравится ради их же личного блага и блага общего.

Этот логический переход является необоснованным, и прямо скажем, ложным. Воображаемая (гипотетическая) ситуация всеобщего произвола может произвести сильное впечатление на детское (наивное) сознание своими предполагаемыми катастрофическими последствиями, а порождаемый страх будет сковывать человеческое самоволие, творческую инициативу и свободу выбора.

− А вдруг, если я буду действовать самовольно, по своему усмотрению, выйдет что-то не то? Вдруг это не одобрят другие? Может лучше делать то, что говорят другие, более опытные и авторитетные люди?

После этих сомнений в собственных силах, открывается путь к принятию ложного вывода:

− Я должен делать то, что мне не нравится, потому что так предписывает «общественный долг», т.е. внешняя воля (общественные нормы и правила поведения). Выполняя этот общественный долг, я служу обществу, укрепляю общественный порядок, я полезен людям.

Эти объяснения не могут преодолеть самого внешне-принудительного характера выполнения обязанностей. У человека будет отсутствовать внутреннее согласие (его одобрение) предполагаемой деятельности, его личное «Я хочу» (собственное желание делать это), а потому  такая деятельность будет  превращаться в «каторгу», просиживание рабочего времени или безвольное жертвование собой ради чьих-то интересов. Всё это не позволяет человеку проявлять свою волю и способности, и в итоге, делает его несчастным придатком («винтиком») социальной системы.

Более опасным последствием принятия такой внешней воли как обязательного долга является то, что эта внешняя воля может быть несправедливой, или просто насилием, унижающим человеческое достоинство и нарушающим права и свободы личности. Но для того, чтобы дать такие оценки «общественному долгу» человек должен быть самостоятельно  мыслящим субъектом, говоря по-кантовски, имеющим мужество пользоваться собственным разумом. Ведь чтобы осмелиться сказать «нет», или высказать сомнение в справедливости «общественных предписаний», нужно проявить силу воли и совершить мужественный поступок.

Это вовсе не значит, что любая обязанность должна быть отвергнута, а лишь та, которая противоречит разумным понятиям человека о справедливости, добре, законности, правах и свободе личности. Если человек не находит такого противоречия, то общественные обязанности (например, правила морали и нормы права) должны приниматься как собственные  свободные решения  человека, как его собственная воля. Эти обязанности будут результатом собственного разумного выбора человека, а, следовательно, актом добровольного согласия, т.е. свободы. И когда человек утверждает, что он обязан выполнять обязанности, которые ему не нравятся, и что тем самым он не свободен, то он либо лукавит (так как если бы очень не хотел, то не выполнял бы их), т.е. является хитрецом — обманщиком, либо является трусом, который не осмеливается отказаться от исполнения чужой воли, и превращает себя в зависимого человека (раба).

Получается, что те люди, которые считают себя не свободными − либо хитрецы, либо трусы. Это серъёзное обвинение, которое может многим не понравиться, но на то есть веские основания, которые, конечно, можно попытаться оспорить.

Возвращаясь к опросу студентов нашего университета, я хотел бы представить в виде логического квадрата 4 разные позиции, которые были высказаны при письменном ответе на другой вопрос: «Считаете ли Вы других людей свободными?»:

1) «Ни один человек не свободен»; (Е)

2) «Пока я не свободна»; (О)

3) «Некоторые люди свободны»; (I)

4) «Каждый человек свободен» (А)

 

Эти разные суждения представили студенты 1 курса историко-филологического факультета ПГУ. В их ответах преобладают 1 и 2 позиции, и в явном меньшинстве 3 и 4. Когда большинство из этих студентов говорили, что они не свободны, то в качестве главных аргументов приводили свою зависимость от родителей, экономическую несамостоятельность и зависимость от государства. При оценке  других людей, в том числе и экономически самостоятельных, они также видят их не свободными.

Очень любопытную точку зрения высказала одна студентка группы «Лингвистика». В отношении себя она написала: «Я не всегда свободна, так как могу от чего-то зависеть». И после этого написала о других людях следующее: «Все люди свободны, так как каждый по-своему понимает свободу».

В этих суждениях проявляется переход от внешнего к внутреннему аспекту свободы, к её идейно-смысловому характеру, обусловленному возможностью личного выбора человека. При этом внешний аспект свободы представляется почти не возможным, так как связан с множеством природных и социальных зависимостей человека, что собственно, и даёт основание говорить о не свободном состоянии человека во многих жизненных ситуациях.

Выходит, что современные молодые люди акцентируют внимание именно на внешнем аспекте свободы, т.е. на материальных возможностях деятельного поведения (по принципу «делаю, что хочу»), а не только на внутренних морально-психологических и рефлексивных состояниях (по принципу «думаю, что хочу»).

Прагматическое сознание современных молодых людей чётко оценивает наличие многих объективных препятствий (в том числе и виде сдерживающих факторов) для реализации их различных желаний. Но они также понимают необходимость этих сдерживающих факторов («тормозов»), чтобы предотвратить произвол (ни в чём не ограниченную свободу), который почти всеми оценивается явно негативно. При этом различие между свободой и произволом оказывается не столь существенным; однако свобода большинством оценивается как не возможная в реальной жизни, а произвол как вполне возможный способ поведения человека.

У одного студента обнаружилось очень показательное противоречие. Он написал о себе и других людях, что «он сам и другие не могут быть свободными». А давая определение произволу, написал: «Произвол − это нарушение свободы другого человека».  Допуская произвол, он должен допустить существование изначальной свободы, которую можно нарушить.

Получается, что «произвол» является первичным актом, реальным способом поведения человека в отличие от «свободы», которая мыслится как некое недостижимое состояние человека и общества. Но так как произвол предполагает свободу в качестве того, что должно быть нарушено, то мы должны признать  изначальную реальность свободы. Тут возникает видимость противоречия, с которой нужно разобраться.

В ходе своего произвольного поведения человек нарушает некую «свободу» других людей, действуя при этом свободно, иначе бы он не отвечал за свои поступки. Как же согласовать этот вывод об изначальной «свободе» с утверждением, что «свободы нет», и «свободных людей нет»?

Для практической жизни наличие такого логического противоречия  не является большой проблемой. Но если это противоречие затрагивает мотивы поведения и личную ответственность за последствия поступков, то их наличие начинает раздражать рассудок и требует разрешения.

Следуя за Кантом, я полагаю, что свобода существует только как идея нашего разума, и она не может существовать в материальном мире как вещь или материальное состояние. Поэтому для строгих эмпириков, прагматиков и материалистов человеческая свобода является чистой фикцией, вымыслом. Среди опрошенных студентов таковых оказалось большинство.

Что будет значить наш теоретический вывод для практической жизни человека и общества?

Итак, если свободы нет… . Следовательно, все люди живут и действуют не свободно, под влиянием разных зависимостей (естественных причин и  социальных обстоятельств), которые будут предопределять поведение человека, в том числе и его личный выбор. Это значит, что на самом деле никакого личного выбора нет, так как каждый поступок человека будет предопределён разными объективными причинами.

Но как тогда быть с произволом, существование которого признают все люди? Произвол тоже будет результатом действия надличностных факторов, не зависящих от воли самого человека? И тогда с произволом мы ничего не можем сделать, не можем им управлять?

Удивительно, но выходит так, что мой произвол от меня не зависит; он вроде бы мой, так как я его совершаю, и другие это понимают, и вместе с тем не мой, ведь я что-то делаю под действием разных причин.

Следовательно, если мой произвол направлен на других людей, то каковы бы ни были последствия, другие люди должны понимать, что не я, не моя воля является причиной этих последствий (благоприятных или неблагоприятных), поэтому они должны осуждать только моё тело (включая мозг), которое зависит от многих объективных причин,  или вовсе не должны осуждать меня, а с пониманием относиться к моему «не свободному произволу». Ведь бессмысленно, например,  осуждать пчелу, которая кого-то укусила, следуя своему инстинкту. Хотя обычно мы хотим наказать пчелу, которая нас больно укусила, так же как обычно людьми применяются телесные наказания за различные нарушения общественных  норм и правил.

Итак, мы вышли на очень интересное понятие «не свободного произвола». Попробуем вдуматься в это понятие, в котором одновременно признаётся реальность человеческого произвола и реальность несвободы. По смыслу − это вынужденные действия, за которые человек не должен отвечать как разумная личность.

 

«Не свободный произвол», «благодать» и судьба

 

Итак, перед нами встаёт фундаментальный теоретический вопрос: как возможно общество, состоящее из не свободных людей?

Из этого следуют два возможных способа управления не свободными людьми:

• Тотальный внешний контроль и жёсткое (механическое – деспотическое) принуждение человеческих тел к определённому порядку;
• Социальное внутреннее программирование индивидуальных сознаний с помощью «единоверия» и «единомыслия».

Например, в дореволюционной России за первый способ  управления отвечали такие государственные институты как система администрирования, полиция, армия, а за второй − церковь как главный идеологический институт.

В советской России за первый способ отвечали госаппарат, милиция, спец. службы, армия, а за второй способ управления (идеологический) − КПСС, комсомол, пионерия, профсоюзы, и другие общественные организации.

Кто будет управлять не свободными людьми? Свободные или не свободные? Пожалуй, что не свободные люди, ведь мы допустили общество не свободных. Хотя возникает соблазн считать правителей свободными, но не нужно забывать, что у властных правителей ещё больше зависимостей, чем у простых не свободных граждан.

Итак, не свободными управляют ещё более не свободные. Управляющие более остро сознают свою зависимость от могущественных сил, обстоятельств и различных факторов, к тому же на них возложена ответственность за судьбы остальных не свободных, всего народа. Они выполняют миссию спасения своего народа от возможных угроз и врагов.

Вера в эту миссию власти является необходимым закрытым программным кодом (не подлежащим осмыслению и  изменению), который настраивает так называемую «вертикаль принуждения» в качестве основной структуры для реализации указанных способов управления несвободными людьми. Этот закрытый программный код в качестве идеи должен быть принят «на веру» абсолютным большинством верующих людей, ибо это есть только «истина веры», не проверяемая опытом и разумом. Церковь как социальный институт веры  и государственные институты должны внушить эту идею спасительной миссии власти всем не свободным членам сообщества, всем «рабам божиим».

Эта вера в спасительную миссию власти (властителя, государя, вождя) растворяет личную ответственность членов общества и представителей власти в некоем мистическом трансцендентном бытии, дарящем власть и обязывающем подчиняться.

Получается, что ни у кого нет выбора, каждый должен выполнять предписанное Свыше  – в этом суть не свободного произвола.

Попробуем детально разобрать это понятие. В его основе будет лежать «произвол», т.е. самовластие, самоволие, желание жить по своему, без всякого надзора и контроля. Но прилагательное «не свободный» вступает в видимое противоречие с основными смыслами «произвола», и получается «не свободное самовластие, несвободное самоволие» и т.д.

На первый взгляд, получается какая-то смысловая неуместность, и даже абсурдность. Хотя попробуем вникнуть в смысл прилагательного «не свободный». Это какой? Обычно говорят: зависимый, не самостоятельный, рабский, не имеющий своей воли. Так, большинство моих студентов говорили, что они от многого зависят, а потому и несвободны.

Попробуем использовать прилагательное «зависимый» вместо «не свободный»; получается «зависимое самовластие», «зависимое самоволие», т.е. не абсолютное, а зависящее от более сильной власти или воли, или благодати, или ещё чего-то.

«Зависимый произвол» − это произвол, который зависит не только от моей воли, но и от других волений (велений). Например, когда я делаю не то, что хочу. Ведь я делаю это, значит, мой произвол будет здесь присутствовать. Но делаю это не по своей воле, так как не хочу этого, т.е. под влиянием более сильной воли, чем моя, некоей высшей воли, которую можно назвать благодатью.

Невидимой «связкой» между противоположными состояниями зависимости человека и его произволом может быть  именно «благодать». Понятие «благодати» мы будем использовать вне огромного историко-религиозного и социокультурного контекста, а лишь как функциональное понятие, которое, во-первых, примиряет произвол человека с его несвободным состоянием за счёт некоей высшей силы, высшего содействия, а, во-вторых, подчиняет произвол человека существующему социальному порядку распределения благ ради некоторого «общего блага». Побуждение к «общему благу», идущее от «благодати», подчиняет себе естественное стремление к личному благу, и делает произвол зависимым (не свободным).

Таким образом, «благодать» − это та высшая сила, которая действует на произвол (на самоволие как способность выбирать самому) человека и подчиняет его своим «благим» целям. Не случайно, что «благодать» является важнейшим религиозно-мистическим понятием христианства, с помощью которого объясняется необходимость человеческой не свободы (подневольности) для достижения «общего» и личного «блага» (включая спасение души).

Вместе с тем «благодать» как посредник между изначальным  человеческим произволом и не свободой утверждает очень интересное понятие «судьбы», т.е. предрешённости человеческих деяний. Благодать, идущая свыше, определяет сам выбор человека, т.е. его судьбу.

В этом отношении примечательно недавнее высказывание  президента России Владимира Путина по поводу присоединения Крыма к РФ: «На референдуме они сделали свободный выбор своей судьбы!» (18 марта 2014 г.). Крымчане вроде бы сделали выбор по своей воле, но этот выбор уже был предрешён высшей благодатью, т.е. является  судьбой, которую нельзя изменить. А самое главное, что судьбу и не выбирают. Можно выбирать своё настоящее, будущее, свои желания, жизнь или смерть, но не судьбу. Так, известный культуролог Сергей Аверинцев даёт следующую характеристику  «судьбы»: «Идея судьбы как противоположность идеи свободы социальна и постольку исторична. Первобытное общество предполагает тождество свободы и несвободы для своих членов, не отделивших ещё своей личной сущности от родового бытия»[5].

Так что же на самом деле имел в виду президент Путин? Этого я не знаю, но могу лишь предположить, что говорил он, прежде всего о «судьбе» как благодати, данной народам Крыма (и всей России), а не о свободном выборе. «Благодать» важна результатом, и этот результат предрешён заранее; при этом может возникать видимость свободного выбора, и эта видимость важна для тех, кто принял «благодать» как высшую волю, ведь иначе они будут чувствовать себя подневольными.

Выходит, что «свободный выбор своей судьбы» есть не что иное, как принятие чьей-то высшей воли как благодати. Не будем, конечно, сомневаться в том, что крымчане осознанно и по своей воле сделали выбор за присоединение к России. Меня-то заинтриговала именно фраза президента, которая может быть оговоркой. Но я думаю, что это не оговорка, а именно смысловая установка российского правителя − люди могут совершать свободный выбор своей судьбы.

Может показаться, что эта установка не признаёт фатальности человеческой жизни, её предопределённости, а напротив, подчёркивает способность человека к самоопределению своей жизни, но при внимательном рассмотрении оказывается, что это лишь видимость. Судьба определяется благодатью, не зависящей от выбора человека, а указание на свободу выбора будет не существенным заигрыванием с чувством личного достоинства, мол, «человек сам выбрал это».

Можно, конечно, оправдать президента тем, что он употребил слово судьба для усиления эмоционального воздействия на зрителей, так сказать, в пафосном порыве победоносной риторики. Допустим, что так, но сам по себе речевой шаблон представляет большой интерес для практической философии.

Может быть, стоит обратить внимание на вышеприведённое определение Сергея Аверинцева, согласно которому идея судьбы социальна и исторична, а, следовательно, в XXI  веке, в России она будет мыслиться особым образом. Но при этом не изменится общий смысл понятия «судьбы» − это противоположность свободы, − то, что не зависит от выбора человека. Почти как у стоиков: добровольное следование судьбе может дать человеку субъективное ощущение некоторой свободы и некоторые удовольствия.

Или может быть понятие «судьбы» мыслится президентом Путиным в иной перспективе, типа, «мы сами делаем свою судьбу»? Если так, то он должен признать всех своих подданных  свободными людьми, обладающими свободным произволом. Как юрист по образованию, и глава исполнительной власти, он понимает, что без этого признания нельзя требовать личной ответственности от своих подданных; но как авторитарный единоличный правитель также понимает, что на такой огромной территории легче управлять не свободными людьми, добиваясь от них единоверия,  единомыслия и послушания.

Не свободный произвол большинства является огромным энергоресурсом, богатейшим биоматериалом, мощным средством для осуществления грандиозных государственных (имперских) задач и программ. Кроме того не свободный произвол порождает деятельность вообще, которая управляется извне (Свыше), например, верховной властью. При этом создаётся видимость, что не свободные люди сами творят свою судьбу, которая предписана решениями верховной власти.

Подводя итог нашему рассуждению, можно сделать вывод, что в сознании современной российской молодёжи до сих пор сохраняются фундаментальные традиционные стереотипы, в том числе и стереотип личной не свободы. Эти стереотипы постепенно, очень медленно трансформируются под влиянием буржуазно-демократических процессов, но вместе с тем они активно используются верховной властью для сохранения её монопольного положения.

[1] См.: Мясников А.Г. , «Русский Царь» в структуре матрицы русского традиционного сознания (опыт философской реконструкции), CREDO new. Теоретический журнал. С-Петербург: 2012. № 3.

[2] Гавров С. Н., Социокультурная традиция и модернизация российского общества, Москва, 2002. С. 45.

[3] Мясников, А. Г. , Современные трансформации традиционного сознания в России: распад или обновление?, Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки, Пенза, 2013, № 3. С. 44-56.

[4] См.: Кирдина С.Г, Александров А.Ю., Типы ментальности и институциональные матрицы: мультидисциплинарный подход, СОЦИС,  № 8, Москва, 2012

[5] Аверинцев С.С.,  Судьба,  Большой энциклопедический словарь, Москва, 1970.    http://slovari.yandex.ru/судьба%20-%20это/БСЭ/Судьба/

Комментарии по вопросу "Стереотип «не свободы» у современной российской молодёжи: социально-философский анализ"

• Оставьте первый комментарий по данному вопросу